Торжество незначительности — Милан Кундера

РЕЦЕНЗИЯ:

Русская страница Википедии именует Милана Кундеру чешским писателем, живущим во Франции, украинская — чешско-французским писателем, французская — урожденным чехом, натурализованным во Франции. А вот чешская считает его французским писателем родом из Чехии, из чего следует, что бывшие соотечественники Кундеру недолюбливают. В общем, каждый волен считать как ему удобней, но с одним непреложным фактом придется согласиться. Фамилия «Кундера» имеет ударение на первом слоге, и ее правильное произношение в наших краях можно услышать где-то в одном случае из десяти.
«Торжество незначительности» вышло в 2013-м, когда писателю исполнилось 84. Предыдущий фикшн Кундеры, роман «Неведение», датируется аж двухтысячным годом, то есть между этими двумя книгами у французского чеха (или чешского француза, как вам будет угодно) выходили только сборники эссе. Симптоматично, что русский перевод появляется лишь через три года после выхода оригинала, хотя новая книга Кундеры на постсоветском пространстве, казалось бы, должна идти на ура. По-видимому, прочитав «Торжество», издатели испытали чувство между легкой растерянностью и глубоким недоумением. Очень уж этот роман Кундеры (или повесть, как вам больше нравится) не похож на все остальные.
Первая глава называется «Ален размышляет о пупке». В ней некий молодой парижанин Ален действительно пытается понять, в чем состоит эротическая функция пупка. Рассуждения о пупке раз за разом возникают в последующих главах книги, пока пытливый Ален наконец не придет к выводу о том, что ежели груди и зады у всех женщин разные, то пупки одинаковые. Они, мол, олицетворяют собой непосредственную связь между предками и потомками, которая обеспечивает преемственность человеческого рода. Мысль как бы глубокая, но в корне неверная. Может, Кундера с возрастом подзабыл, но я пока что отлично помню: пупки у женщин разные. Подозреваю, они разные и у мужчин.
Во второй главе появляется некий Рамон, гуляющий по Люксембургскому саду. В третьей некий Д'Ардело узнает от доктора, что рака у него не обнаружили. В четвертой некий Д'Ардело встречает некоего Рамона и зачем-то сообщает, что у него все-таки обнаружили рак. В пятой некий Д'Ардело недоумевает, зачем он соврал некоему Рамону, и не может этого понять. В шестой некий Рамон приходит к некоему Шарлю и обнаруживает, что тот читает воспоминания Никиты Хрущева о двадцати четырех куропатках. В седьмой возникает некий Каклик...
Уверяю вас, такой сумбурный ернический пересказ исходного материала в полной мере соответствует его стилю. Главки в книге крошечные, в среднем двухстраничные. Персонажи калейдоскопически сменяют друг друга на авансцене, напоминая картонных марионеток. Их разговоры поверхностны, обрывочны и слабо связаны между собой. Обычные для автора «Невыносимой легкости бытия» размышления об особенностях человеческой натуры (за них-то мы его больше всего и любим) на сей раз подаются в такой легковесной и дурашливой манере, будто это вовсе не постаревший Кундера, а воскресший Борис Виан.
Кстати, поглядите на обложку — книга иллюстрирована авторскими рисунками, которые наилучшим образом отражают ее суть. Показательно и то, что финальная сцена «Торжества» с пытающимся пописать за мраморными статуями Калининым и стреляющим в него из ружья Сталиным выглядит как торжество абсурда, пускай это всего лишь постановка уличного театра. После нее монолог Рамона о ценности незначительности, то бишь всякой бессмысленной ерунды, становится апологией самой книги. Может, кто-то ее и примет, но я как-то не очень.